Прочитайте текст. Определите его тему, главную мысль, принадлежность к функциональной разновидности языка и функционально−смысловой тип речи. Составьте назывной план.
Кратко в 2—3 предложениях устно попытайтесь ответить на вопрос автора, постарайтесь не повторять его мысли.
Могу биться об заклад: в моём детстве всё было не так, как теперь. И если не понявший меня задаст уточняющий вопрос — лучше или хуже? — я воскликну, не сомневаясь: лучше! В тысячу, в миллион раз, и не подумайте, что занудливый, скрипучий старик, которому ничего вокруг не нравится, всем он недоволен, только и знает приговаривает: «А вот раньше, а вот тогда...» Нет, пока что я не старик, и дело тут совсем в другом.
Дело в том, что в моём детстве действительно всё было лучше. Например, цвело больше одуванчиков — да, да! Теперь они прячутся куда−то подальше, на дальние лесные поляны, и в городе робко выглядывают из−за кустов редкими жёлтыми глазками, а в моём детстве они росли рядом с тротуарами, рядом с дорогой, и, когда ты шёл по городской улице, тебе казалось, что ты идёшь ну просто по солнцу! Жёлтые поляны слепили глаза, и надо было щуриться, чтобы не споткнуться о тротуарину, которая то прогнётся дугой, то выдвинется боком, то завирюхается под ногой от древности. Ранним летом тогда вообще можно было поправить настроение на улице. Расстроился чем−нибудь, огорчился выйди на улицу, когда одуванчики нибудь, огорчился — выйди на улицу, когда одуванчики цветут, пройди два квартала солнечной дорожкой, да ещё сверни на пустырь возле школы, где одуванчиков море разливанное, и будешь ещё вспоминать, что это такое тебя расстроило, какая неприятность: одуванчики ярким цветом своим сотрут всё в голове, а если уж не сотрут до конца, то вроде бы неприятности твои отодвинут вдаль, и они окажутся уже мелкими и нестрашными. Вроде как одуванчики волшебством каким обладают. <...>
В моём детстве было больше воды в нашей старой реке и её не рассекали песчаные отмели — это уж всякий подтвердит, даже учёные. В моём детстве в реке была рыба, клевали на удочку здоровущие окуни, не то что сейчас, всякая мелкота! В моём детстве было больше птиц, и почему−то среди всех других — стрижей. <...>
По стрижам мы всегда узнавали погоду: если летят понизу, прямо над твоей головой, с лёгким шелестом разрезая воздух, значит, к дождю, а если вьются в бездонной высоте мелкими точками, значит, к вёдру, можно не опасаться — самая надёжная примета.
Человек радуется, когда он взрослеет. Счастлив, что расстаётся с детством. Как же! Он самостоятельный, большой, мужественный! И поначалу эта самостоятельность кажется очень серьёзной. Но потом... Потом становится грустно.
И чем старше взрослый человек, тем грустнее ему: ведь он отплывает всё дальше и дальше от берега своего единственного детства.
Вот снесли дом, в котором ты рос, и в сердце у тебя возникла пустота. Вот закрыли детский садик, в который ты ходил, — там теперь какая−то контора. А потом ты узнал: умерла Анна Николаевна, твоя первая учительница. <...>
Без детства холодно на душе.
Когда человек взрослеет, у него тускнеют глаза. Он видит не меньше, даже больше, чем в детстве, но краски бледнеют, и яркость не такая, как раньше.
Мне кажется, в моём детстве всё было лучше. Носились стрижи над головой, расцветало море одуванчиков, а в речке клевала рыба. Мне кажется, всё было лучше, но я знаю, что заблуждаюсь. Кому дано волшебное право сравнивать детства? Какой счастливец смог дважды начать свою жизнь, чтобы сравнить два начала?
Нет таких. Моё детство видится мне прекрасным, и такое право есть у каждого, в какое бы время он ни жил. Но жаль прогонять заблуждение. Оно мне нравится и кажется важным.
Я понимаю: в детстве есть похожесть, но нет повторимости. У всякого детства свои глаза.
***
Как бы сделать так, чтобы, несмотря ни на что, мир остался по−детски ненаглядным?
Как бы сделать?
Неужели нет ответа?
(А. Лиханов. «Магазин ненаглядных пособий»)